«Наставникам за благо воздадим»…

«Наставникам, хранившим юность нашу,/Всем честию, и мертвым и живым,/ К устам подъяв признательную чашу,/ Не помня зла, за благо воздадим»…

Эти пушкинские строки я вспоминаю, мысленно возвращаясь в школу моей юности, в то замечательное время, когда слово «Учитель» действительно звучало гордо и для нас – учеников, и вообще для всех людей.

Приблизительно с середины прошлого столетия наша Крупецкая средняя школа славилась на всю область своими педагогами и выпускниками, становившимися студентами самых престижных вузов страны, включая Московский и Ленинградский государственные университеты.

Моя юность выпала на середину 70-х годов. К тому времени фамилии многих учителей были известными созвездиями на педагогическом небосклоне, по крайней мере, всего Рыльского района. Но и в наше время зажигались новые звезды, да такие яркие, свет которых до сих пор освещает дорогу их воспитанникам на самых трудных участках пути.

Любимой моей учительницей, а потом всю жизнь и большим другом была Алла Павловна Моргунова, наш классный руководитель. Молодая, красивая, с иссиня-черными вьющимися волосами и с мягким блеском карих глаз, она приковала к себе мое внимание однажды и навсегда. А каким даром слова наделила ее природа! Уроки литературы превращались в великолепные спектакли. И даже те, для кого князь Андрей Болконский и князь Василий Курагин были «одним и тем же лицом», слушали ее, боясь «упустить самое интересное», и не вскакивали по привычке при первых звуках школьного колокольчика.

В школьных литературных вечерах участвовали все классы, в которых работала наша учительница. Но она еще с большим энтузиазмом взялась проводить нечто подобное читательским конференциям на фермах. Когда Алла Павловна накануне предупредила нас с Колей Яковлевым, что за воскресенье мы должны будем выучить наизусть энное количество страниц прозаического текста, мы были почти уверены, что нам будет предложено что-нибудь из Бориса Васильева или Виктора Астафьева – на военную тематику. Но велено было учить прозу Достоевского.

– Надо не просто выучить назубок, – наставляла нас Алла Павловна. – Читая «Униженных и оскорбленных», вы должны будете постараться войти в образы героев, донести их до слушателей.

…На вечерних ноябрьских улицах Крупца – ни огонька. А до фермы топать не так уж и близко. Закончилась вечерняя дойка, и уставшие доярки, собравшиеся в красном уголке, встретили нас просьбой, скорее напоминавшей приказ: «Давайте побыстрее, не затягивайте!». Все понятно: им завтра к пяти утра на работу. А собрались они только потому, что заведующая предупредила, чтобы все «пришли на политинформацию. А кто не явится – будет лишен месячной премии». Первой о Федоре Михайловиче Достоевском начала говорить Алла Павловна, а потом и мы с Колей подключились. Прошло более часа, но женщины не спешили расходиться. «Девки, а ведь жизненная книжечка», – вслух всплакнула одна из них, вытирая глаза полой рабочего халата. Ее подруги молча закивали. С тех пор мы стали здесь желанными гостями…

Конечно же, самые светлые воспоминания остались о Валентине Владимировне Чемодуровой – кстати, сестре известного режиссера Анатолия Чемодурова, вместе с Сергеем Бондарчуком снимавшего «Войну и мир». Но отнюдь не знаменитому брату обязана она своим непререкаемым авторитетом у коллег и учеников. В свое время она с золотой медалью окончила Крупецкую школу и поступила в Московский институт иностранных языков. У нее была возможность устроиться в столице, но Валентина Владимировна вернулась домой и всю жизнь работала в родной школе. Она не только свободно владела иностранными языками, но и вообще была на редкость образованнейшим и эрудированным человеком.

В нашем классе Валентина Владимировна преподавала немецкий язык, и именно благодаря ей многие из нас не испытывали сложностей, сдавая его при поступлении в вуз. А когда мы в студенческом общежитии жили в одной комнате вместе с немками и на бытовом уровне без труда общались на их языке, я мысленно всегда благодарила свою учительницу.

Такой прекраснейший и такой по сути своей сложнейший предмет, как история, вел Петр Семенович Дубровский. Директор школы Митерева называла его «ходячей энциклопедией». В самом деле: не было вопроса, на который бы Дубровский не знал ответа. Он был прекрасно образован, а кроме того, прошел большие «жизненные университеты». Вообще, судьба его была очень непростой. Во время войны попал в плен, а в мирное время ему пришлось пройти немало различных инстанций, пока его, наконец, восстановили в партии.

Дубровский был человеком исключительной доброты, никому не ставил двоек, считая, что любой ученик при желании способен освоить хотя бы часть школьной программы и получить оценку «удовлетворительно», а желание «грызть науку» в нем должен уметь пробудить учитель. Уроки Петра Семеновича скорее напоминали лекции по истории. Он рассказывал так интересно, что нередко мы готовы были слушать его, жертвуя переменой, задавая ему массу вопросов, часто выходящих за рамки конкретного урока.

Преподаватель учил нас на все иметь собственную точку зрения и уметь отстаивать ее – разумеется, с умом, для чего должен быть определенный запас знаний. До сих пор не перестаю восхищаться удивительным чувством такта, с которым учитель выслушивал наше нестройное обобщение о причинах различных войн и революций, как корректно поправлял он наши «неточности». В отличие от многих других учителей Петр Семенович, как правило, называл своих учеников не по фамилии, а по имени. Эта, казалось бы, незначительная деталь на самом деле очень значима.

Если случалось получать пятерку по химии у Николая Афанасьевича Замотина, весть об этом молниеносно распространялась по всей школе с «населением» в 700 человек, и тебя на всех трех этажах встречали, как героя. Свой предмет Николай Афанасьевич знал блестяще. Его, учителя сельской школы, даже приглашали принимать вступительные экзамены у абитуриентов Курского мединститута. И весь его облик – подвижного, подтянутого, выбритого, аккуратно и красиво одетого – как нельзя лучше соответствовал образу настоящего учителя. Он был человеком с удивительным чувством юмора, чем тоже располагал к себе учеников. Его большую требовательность к нам мы уважали, потому что она всегда сочеталась с объективностью.

Вся эта педагогическая элита формировалась в школе, когда директором работала Таисия Иосифовна Митерева. Сама она была единственным педагогом, кого мы боялись чуть ли не до остановки сердца. Женщина средних лет, державная, она обычно неспешно шла по коридорам школы, и от ее проницательных глаз ничто не могло укрыться.

Она вела у нас географию, и это был единственный предмет, к которому мы усердно готовились, даже если накануне вызывали. Но наши старания нас не спасали. Директор могла задать вопрос на тему, которую мы «проходили» месяц назад и уже давно забыли. Если на уроках истории мы привыкли отпускать в свободный полет свои незрелые мысли, то на географии чувство страха заставляло забывать даже то, что знали…

И, тем не менее, Митереву нельзя было не уважать: она была в авангарде любого начинания. Каждый год наша школа обрабатывала по 50 гектаров свеклы. Труд был полностью ручным. Сегодня это уже трудно представить, но убирали свеклу не комбайны, а мы дергали ее «за хвост», сбрасывали в кучи, а потом чистили. Когда начиналась осень, практически ни у кого не было выходных дней. Рядом с нами трудились учителя. Директор, несмотря на солидный возраст, приходила и уходила со всеми вместе. До сих пор помню ее резиновые сапоги и старенький пуховый платок, в который она куталась от холода. А заработанные деньги тратились на экскурсионные поездки по городам, знаменитым своей древностью, красотой, героизмом…

Грустно осознавать, что это время так далеко от дня сегодняшнего. И еще печальнее оттого, что нет уже никого из тех, благодаря кому такой беспечной и безоблачной была наша школьная юность.

– Ты, Аня, теперь к нам приезжаешь только по печальным случаям, – горько вздыхала Анна Яковлевна Корыстина, с которой мы вместе провожали в последний путь дорогих нам обеим людей.

Анна Яковлевна тоже представляла собой золотой фонд Крупецкой школы. Прекрасный историк, добрейшей души человек, она была еще и редким альтруистом. Работая директором Крупецкого краеведческого музея в 90-е годы, когда деньги обесценились, и зарплату людям выдавали сотнями тысяч, Анна Яковлевна получала… 30 рублей.

– Я бы уже все бросила – здоровья нет, – иной раз в сердцах говорила она. – Но мне становится страшно при мысли, что все это достояние окажется никому не нужным: я же знаю, как оно непросто создавалось.

Наши учителя вообще не принадлежали к числу имущих людей и жили в условиях, мягко говоря, оставляющих желать лучшего. Помню, приехавшую после института Аллу Павловну поселили не просто в деревенской хате, а в развалюхе. Наружная ее стена накренилась настолько, что, казалось, книжные стеллажи, стоявшие вдоль нее, вывалятся на улицу вместе с ней…

В последние годы тепло и свет нашей юности в Крупецкой школе берегла Раиса Васильевна Глушкова – большой знаток русской литературы и человеческой души. В нашем классе она не работала, но все мы ее хорошо знали, общение с ней доставляло огромное удовольствие и в школе, и вне ее стен. Пока она была жива, мы нередко встречались с ней. И, бывало, проведя вместе целый день, не замечали, как быстро он пролетал, а слово «помнишь?» звучало в нашем разговоре почти постоянно. Вспоминали, как Раиса Васильевна принимала зачет у ребят из параллельного класса «по творчеству Есенина» прямо в поле, когда ученики сидели на огромных кучах свеклы и чистили ее – «урочного» времени не хватало; как она звонила в ЦК комсомола, когда железная дорога отказывалась выделить вагон для 60 учащихся, мечтающих увидеть Ленинград.

Говорили мы с Раисой Васильевной и об авторитете учителя. В наше время он был для нас беспрекословен. И, тем не менее, учителей мы «различали»: одних любили, а других даже не уважали…

– У авторитета учителя много слагаемых,– задумчиво произносила Раиса Васильевна. – То, что может себе позволить любой другой человек, для учителя всегда под запретом. Он должен быть безупречен во всем, в том числе и в быту, и в одежде. Вот всю жизнь себя и контролируешь: правильно ли ты шагнула вправо или, может быть, надо было сделать шаг влево? Но при всем при том, главное, я думаю, – профессионализм. Современные дети могут задать тебе совершенно неожиданный вопрос. И учитель должен либо грамотно ответить, либо, набравшись мужества, честно признаться, что ответа не знает, что ему самому нужно подготовиться. Честность твоя должна быть для них непререкаемой, иначе они уважать тебя никогда не будут. Я счастлива, что основные годы моего педагогического труда пришлись на то время, когда у меня были замечательные коллеги и хорошие ученики.

Я тоже счастлива, что у нас были такие прекрасные учителя! Они сумели сформировать у нас правильное представление об истинных ценностях, о нравственности, вообще о нормальных человеческих отношениях. У нас была возможность путешествовать. На каникулах вместе с нашей Аллой Павловной мы побывали во многих замечательных городах тогда еще Советского Союза. Память бережет трогательные воспоминания… Школа – это почти отдельная эпоха в жизни человека. И если в ней он встречает прекрасных людей – это большое счастье…

Анна Белунова