Черный дом Георгия Преснякова

Со времени аварии на Чернобыльской атомной электростанции прошло уже 36 лет. Но до сих пор не зажили ни физические, ни душевные раны людей, получивших высокие дозы облучения. Специалисты расценивают эту аварию как крупнейшую за всю историю атомной энергетики. Более 600 тысяч человек из разных республик Советского Союза участвовали в ликвидации ее последствий.

Чернобыльская катастрофа явилась причиной многих тысяч смертей ликвидаторов ее. В их числе – немало рылян, погибших вскоре или умерших через несколько лет, перенесших лучевую болезнь разной степени тяжести. В канун этой черной даты мы вспоминаем тех, кто пожертвовал своим здоровьем и даже жизнью ради сохранения здоровья своих соотечественников.

Георгия Васильевича Преснякова, думается, в Рыльске знали многие. Меня с ним познакомил приехавший из Москвы художник, наш земляк Михаил Иванович Сафронов. В его мастерской я увидела «карандашный портрет». И тут же получила ответ на свой вопрос:

– Шофер один.

– Лицо интересное.

– В каком плане?

– Страдальческое.

– Жора Пресняков, чернобылец. Хочешь – познакомлю?

– Хочу.

– Мы соседствуем огородами. Вон, видишь, домик?

Я смотрела на вытянутую руку Михаила Ивановича, пытаясь безошибочно выделить среди слободских домиков дом Георгия Преснякова:

– Вон тот – голубоватый?

– Нет.

– Желтый?

– Смотри левее!

– Неужели черный?

– Он самый. Я тебя провожу. У Жорика собака злая.

Мы открываем калитку, и нас заливистым лаем встречает черный пес – Цыган. Чуточку с презрением смотрит с крылечка на незваных гостей осанистый одноглазый черный кот Яшка. Сам хозяин, одетый в черную рубашку, увидев Михаила Ивановича, приветливо улыбается. В саду – черные, аккуратно вскопанные грядки. И только куст розовых хризантем напоминает о том, что и сюда заглядывает солнце.

Георгий, еще не дождавшись моего первого вопроса, берет бразды правления в свои руки:

– Что рассказывать? Судьбой своей доволен! Скажет Родина сегодня: «Жора, поезжай еще» – еще поеду.

«Жора – чудак», – говорили о нем «друзья по несчастью», – несется куда-то по жизни, неустроенный»… Что касается неустроенности – это точно. Изначально не устроилась личная жизнь: то ли Георгию не везло с женщинами, то ли им с ним, но в свои пятьдесят с хвостиком жил он один, страдал от неразделенной любви, содержал в полном порядке огород и дом; холил Цыгана с Яшкой, которых ему подбросили, зная его нежные чувства к животным, ходил на похороны друзей-чернобыльцев, а когда боль зашкаливала отметку терпения, вызывал себе «скорую»…

…Цыган уже больше не видел во мне неприятеля, ласково мурлыкал Яшка. Мы сидели с Георгием на бревнах, мирно беседовали. И вдруг он – весь порывистый – прервал нашу неторопливую беседу неожиданным вопросом:

– Вы хризантемы любите?

– Очень.

– Сейчас срежу.

– Спасибо, Георгий Васильевич, пусть они лучше цветут у вас.

– Напрасно отказываетесь. Подарки получать приятно. Я вот когда работал шофером в администрации района, мне на день рождения подарили рубашку такого же цвета, как эти хризантемы. Я ее надеваю только по большим праздникам. Нет, я не нищий, я в состоянии все купить себе сам. Просто подарок дорог…

Шел 2004 год. На тот момент у Георгия была не самая маленькая пенсия. И вообще деньги для него не являлись главным в жизни. Он испытывал дефицит внимания. Зато его в изобилии было тогда – после 26 апреля 1986 года, когда ему было чуть больше тридцати. Веселый, разудалый, уверенный в своем неиссякаемом здоровье, пришел он в военкомат.

– Поедешь?

– Поеду!

Один из работников военкомата, который по воле случая был в армии у Георгия командиром взвода, остудил его пыл:

– Жор, ты вообще понимаешь, куда едешь? Не спеши.

Но после «временной отсрочки» Жорик все равно вошел в число ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС.

– А что меня могло удержать дома? – рассуждал он во время нашей встречи. – Мать? Ну кто же из нас в молодости слушал мать?! С женой расстались, с сыном не встречались…Сказали бы – в ад, я бы и в ад тогда поехал.

Собственно, туда он и отправился, совершенно не подозревая об этом. В памяти всплывала картина тех дней: в речке, которая на удивление Георгия Васильевича тоже называлась Черной, было много рыбы, на полях – зерна, в лесу, где они отдыхали в домиках после «работы», росли крупные ягоды. Но птиц, несмотря на то, что стоял жаркий июль, не было. Местные жители покинули дома. Остались только пожилые крестьяне. Откуда-то прибилась к людям одинокая корова, которую никто не прогонял – все понимали: идти ей некуда.

– Отбыл я на блоке на пятьдесят шестой отметке 31 день, – вспоминал Георгий Васильевич. – Был и в реакторном зале, в самом эпицентре. А потом – 30 дней реабилитации в «лесном городке». Много нас там было – ребят в белых одеждах со всех концов Советского Союза, – пока мы говорили, пачка с сигаретами в его руках постепенно пустела. – Вы только не подумайте, что я обижаюсь на государство или еще на кого… Здоровья, конечно, нет. А иной раз и так подумаю: зачем оно мне? Одному надоело. Наших уже человек двадцать умерло…

«Ну разве не странный?», – удивляясь, задавали скорее риторический вопрос люди, хорошо знавшие Жорика. Таких «странных чернобыльцев» в нашем небольшом городке было не так уж мало. Как рассказывали они сами, «от некоторых ушли жены, ребята с тоски начали пить – тут тебе неприятности на работе, а в итоге – замкнутый круг». Нет, они не обижались на государство, считая, что не за что: «Льготы за коммунальные услуги, бесплатные путевки, неплохая пенсия, особенно инвалидам первой и второй групп». Законом РФ «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС» было «установлено право на льготное обеспечение жильем».

Но… Напомним, что мы рассказываем о времени (середина первого десятилетия нового века), когда страна еще полностью не выздоровела после экономического кризиса девяностых годов. Поэтому некоторые чернобыльцы продолжали жить в общежитии или, вот как Жорик Пресняков, – в небольшом родительском домике.

– На блоке и в «лесном городке» мы не ведали страха, шутили, не задумывались о том, что нас ждет впереди, – с грустью вспоминал Георгий Васильевич. – Это, наверное, оттого, что все мы были вместе. А вот теперь – как-то страшновато пропасть по одиночке. Отсюда и тоска…

Разными были люди, поехавшие ликвидировать ту страшную аварию: и волевые, и «странноватые», как считали некоторые. Но каждый из них в трудные для Отечества минуты честно выполнил свой долг. И это та ценность, переоценка которой недопустима. Во всяком случае, в это хочется верить.

Верил в это и Георгий Пресняков. С трогательной нежностью (возможно, в сотый или даже тысячный раз) разглядывая свои «чернобыльские медали», сказал:

– Здоровья уже нет, чтобы за домом и огородом ухаживать. Мечтаю я получить однокомнатную благоустроенную квартиру, а взамен дом отдам и расписку напишу: после смерти квартиру верну государству. В словах моих прошу не сомневаться, потому как нет у меня сегодня никого, роднее государства. И это моя к нему первая и последняя просьба…

Георгий Васильевич Пресняков умер, так и не дождавшись благоустроенной квартиры… Будем помнить о нем и других наших чернобыльцах – поистине героях.

Анна Белунова

Фото Станислава Герасименко