Мой незнакомый родной дедушка: история узника пяти концлагерей

В моей деревне – самое высокое небо. И самые густые, самые белоснежные облака. И Сейм несет свои чистейшие воды важно, величаво, не торопясь. А берега словно расступились перед его мощью. Безмятежно взирают на этот вечный умиротворяющий поток. Они помнят. Они все помнят.

Как не заря, а кровь, смешавшись с талым мартовским снегом, окрасила заливные луга в красный цвет. Как расстреливали всех непокорных, запретив под угрозой смерти предавать земле. Как, скошенный вражеской пулей, падал навзничь мой прадед, и, обращая свой взгляд в это самое синее, самое высокое небо, прощался со всем, что любил. Как окаменел свидетель этой страшной кончины его 13-летний сын Мишка, ставший впоследствии поэтом и вложивший все горькие воспоминания в стихотворение «Памяти отца». Как вместе с выжившими односельчанами, оставшись без пропитания и теплой одежды, в голом поле морозной ночью рыдала моя прабабка с детьми. Перед тяжелейшими, кровопролитнейшими боями в истории Курского края фашисты эвакуировали местных. Вывезли на грузовиках и бросили. Этот бабий вой слышали лес, река и облака. Немая и беспомощная декорация чудовищных, позорных страниц в истории человечества… Они все помнят.

…Некрасово. Какое же оно красивое! В родную деревню под Рыльском мы ездили все мое детство на стареньком верном «Москвиче». Тяжелее всего ему было преодолевать прогнивший деревянный мост через реку. Кривые доски, в каждое весеннее половодье уходящие под воду, жалобно трещали под колесами. «Этот мост строили еще пленные немцы», – непременно в конце препятствия гордо заключал отец… С этого моста когда-то любил рыбачить мой дед. Провожая глазами беспрерывно бегущие потоки, он провожал свое прошлое. Он жив! Он дома! Он счастлив!

Мы разминулись с дедушкой на 6 лет. Я появилась на этот свет в 82-ом, а он ушел на тот в 76-ом. От него осталась скромная могилка с памятником без фотокарточки, увенчанным красной звездой цвета того самого мартовского заливного луга. И только четыре года назад я решила узнать подробности о жизни деда, сделав запросы в Госархив, ФСБ, Красный крест. Вот так. Став журналисткой, писала о чужих героях, а о своих ничего не знала… Нашла время и записала воспоминания отца. К тому моменту, когда опомнилась, лучшего друга деда из соседнего села Семеново – «Володьки белого», получившего свое прозвище из-за цвета волос и кожи, – с которым он прошел большую часть концлагерей, а может, даже и все, уже как два года не было в живых. Но я поговорила с его сыновьями. Один – Сергей Владимирович, военный летчик из Саратова – на удачу как раз оказался в деревне. А со вторым, живущим в украинском Краматорске, удалось поговорить по скайпу. Странно, что при брате-литераторе Михаиле Саницком, впоследствии возглавлявшем литобъединение «Рыльские зори» в газете «Районные будни», мой дедушка не решился на работу над книгой. Против издания их общих воспоминаний был и переживший его на 38 лет тот самый друг Володька – Владимир Шамин. Они оба очень редко говорили о войне, больше о ней молчали. Но все же крупицы сведений дошли до этих дней. И я ими поделюсь.

Некрасово немцы заняли почти в самом начале войны – в сентябре 41-ого. У прадеда Ефима Петровича и прабабки Елены Стефановны было пятеро детей. Старший сын Федор прошел всю войну, воевал на Курской дуге, вернулся героем – награжден Орденом Отечественной войны II степени. Одну дочь, по воспоминаниям моей тетки, убили немцы – автоматной очередью прострелили дверь в подвале, где та попыталась укрыться. Супруги взяли на воспитание чью-то девочку по имени Мария лет пяти, по-видимому, сироту, и она тоже умерла в войну… Прадеду на момент прихода немцев в деревню было 55 – под мобилизацию по возрасту он не попал. Работал шорником – мастером по изготовлению конской упряжи. Дом, где жила семья, оккупанты сожгли, пришлось ютиться у родственников. Говорят, оставшись без крова, в каждой уцелевшей хате ночевали до 80 селян. Второй по старшинству ребенок в семьей – мой дед Василий Ефимович – встретил войну 16-летним мальчишкой. «Когда я был ребенком, расспрашивал отца, что происходило в деревне в те дни, – вспоминает мой папа Виктор Васильевич. – Тот отвечал, что вместе с друзьями-подростками вредили оккупантам как могли. То телефонный провод пережгут, то телефонные столбы спилят. А в июне 1942 года его вместе с другими девчонками и мальчишками из окрестных сёл угнали на принудительные работы в Германию. Работать на бауэра – немецкого фермера».

А это уже рассказ старшего сына Шамина – Алексея Владимировича: «По дороге голодали, на стоянке поезда украли бутылку подсолнечного масла. На месте группу из окрестных сёл, видимо, не разлучили. Отцы вспоминали, что девчонки им стирали одежду, бабушка была всю жизнь благодарна старшей соседской девочке за то, что, подоив хозяйскую корову, приносила ребятам молоко. Перепадал и хлеб с маргарином. Но непокорные духом, те решили бежать. Пересекая реку, на которой работала гидроэлектростанция, старательно продумывали, как не травмироваться и не попасть под ротор. Но беда пришла, откуда не ждали. Переходя вброд по отмели, Василий сильно поранил ногу осколками разбитой бутылки. Мой отец без конца возмущался, мол, немцы – такой народ педантичный, а тут осколки бутылки на дне реки… И это оказалось роковой случайностью. Идти он дальше не смог. Пацанам пришлось отсиживаться в лесу. Разводили костер, обжаривали грибы над огнем. Но вдруг… на них набрел немецкий грибник. Обещал помочь, вывел из леса и… сдал полицаям. Так они оказались в первом концлагере».

Выдержка из ответа Российского Красного креста, полученного нами в мае 2016 года: «Саницкий Василий 26.07.1942 арестован государственной полицией города Лейпцига, 10.09.1942 передан в концлагерь Бухенвальд № узника 8715, категория узника: политический, национальность: русский». Дедушке 17, прошел месяц, как оказался в Германии…

«Отец вспоминал, что в Бухенвальде питались брюквой, – продолжает свой рассказ Алексей Шамин. – И там он своими глазами видел лидера немецких коммунистов Эрнста Тельмана, казненного в Бухенвальде 18 августа 1944 года. Когда его вели, заключенным было приказано опустить головы, чтобы не рассматривать бунтаря, а отец поднял глаза, за что получил плеткой со свинцовым наконечником по лицу – шрам, рассекающий лоб, остался у него на всю жизнь. Тельман в тот момент улыбнулся ребенку. В Бухенвальде ребята вступили в подполье.

Взрослые узники использовали их как связных для связи между бараками. И даже организовали их ложный побег, чтобы поднявшаяся шумиха отвлекла охранников от основного дела. Но какого – не знаю. Есть и еще одна непонятная история. То ли с ними был некто Михаил Поляков, то ли это и есть второе имя моего отца, выбранное им для прикрытия, он часто его упоминал… В 80-е годы при попытке выехать за границу меня проверяли спецслужбы и обнаружилось, что папа в годы войны проходил под двумя именами».

А вот это уже ответ нашей семье из ФСБ РФ по Курской области: «Саницкий Василий Ефимович с 1942 года содержался в концлагерях: Кемпиц, Бухенвальд, Саксенхаузен, Хапкель, Гальберштадт. Будучи в плену, один раз допрашивался гестапо за побег».

«У меня отложилось в памяти, что они часто предпринимали попытки к бегству, – говорит мой отец Виктор Саницкий. – И каждый раз их ловили. Но им везло – такие проступки карались показательными прилюдными казнями, а их, совсем еще детей, миловали. В одну из поимок, а, может, это как раз и было в гестапо, попали в камеру к красному командиру, который каким-то образом сохранил при себе опасную бритву. Ночью прорезали отверстие в двери, в которую отец просунул голову, чтобы осмотреться, и получил прикладом в лоб от часового. В камеру влетели немцы с обыском. Найдя бритву, стали срезать у советского военнопленного кожу на спине и посыпать раны солью. Он вопил от боли, но так и не сознался, кто он и откуда».

От бабушки в детстве я слышала, что дедушка подвергался опытам. Ведь Бухенвальд был центром медицинских экспериментов, от которых многие умирали мучительной смертью. В частности, проверяя действия вакцин, заключенных инфицировали возбудителями опасных заболеваний, например, сыпным тифом и туберкулезом. Кое-какие подробности мне удалось узнать у сына Шамина: «Как-то, приболев у меня в гостях на Украине, отец обратился к врачам, и те сказали, что на его легких рубцы, свидетельствующие о перенесенном в юности туберкулезе. Но он об этом и не предполагал… Кроме того, в лагерях у них точно брали кровь, но для чего – не знаю. Отец хорошо понимал немецкий и однажды подслушал разговор медиков: один говорил, что нет смысла проводить очередной эксперимент, поскольку результат будет только через три месяца, в то время, как Красная армия уже на подходе, и тогда второй предложил испытать на отце новый препарат, якобы благотворно влияющий на состояние волос. И действительно, до конца дней волосы у него были очень густые и крепкие…»

Смерть обходила стороной только чудом. Дед несколько раз попадал в колонну узников, которых гнали в газовую камеру. Один раз спас авианалет Советских войск. А в другой – увидев, что юнца отправляют на гибель, его вытолкнул из толпы престарелый узник, больной туберкулезом, и стал на его место. От неожиданного удара дед угодил под машину и остался незамеченным. Таким образом, незнакомый старик пожертвовал собой и подарил жизнь моему дедушке и всему моему роду: моему отцу, его сестрам и братьям, моим сестрам и братьям, мне. Уместно ли здесь говорить спасибо? И что здесь вообще скажешь?..

«Саницкий В.Е. был освобожден 25 апреля 1945 года Красной Армией в районе города Эссен», – заключает наша справка из ФСБ. «Отец рассказывал, что в очередной побег они с парнями спрятались на чердаке какого-то здания и увидели, как на площадь въехал советский разведчик на мотоцикле. Дали о себе знать, тот оставил винтовку, а вскоре подоспели наши войска», – вспоминает рассказ моего дедушки мой папа.

Тетка говорила, что у 20-летнего Василия была критическая масса тела – всего около 35 килограммов. Невольно вспомнилось, что излишне худых людей в шутку называют «жертва Бухенвальда». Но тут не до иронии. Ребят немного подкормили, проверили и поставили в строй. ФСБ по этому случаю сообщает, что компрматериалами в отношении моего дела не располагает. Он дошел до Берлина, о чем свидетельствуют записи на оборотных сторонах фотокарточек, присланных домой. И в домашних вещах где-то затерялась медаль «За взятие Берлина»… Пути ребят в самом конце войны, видимо, все-таки разошлись. Сыновья Шамина уверяют, что их отец отправился в Галле, а затем в Ровно…

А дальше была Победа! Мой дедушка прошел всю войну и победил вместе с нашим непокоренным народом! Повезло ему и после – ведь по окончании боевых действий он 5 лет служил в Вологде сапером. Снова стоя на краю пропасти, обезвреживая снаряды, не повстречался со смертью! Из Вологды привез жену – моя бабушка Прасковья непривычно для курского слуха «окала» – говорила «кОрОва», «мОлОкО», «кОрОмыслО». В родную деревню дед Василий вернулся не только с ней, но и с тремя детьми. Четвертый, самый младший – мой папа – родился уже в Некрасово. Оттого, может, так сильно любит этот край. Он так же, как некогда его отец, с упоением любуется окрестностями с того самого деревенского моста…

До конца своих дней Василий был неразлучен с Володькой-белым. Их тянуло друг другу, собирались не за чем-то, а просто так. Помолчать, побыть рядом. Бредень таскали по Сейму. С удочками с моста рыбачили. И в лес по грибы – вместе.

Умер дедушка в 51 год на следующий день после очередной годовщины победы, 10 мая 1976 года, по нелепой трагической случайности. Сыновья Шамина говорят, что отцу очень сложно было смириться с этой потерей, все вздыхал – как же так, ведь всю войну прошел, уцелел… В 80-е годы Владимир Трофимович получил удостоверение малолетнего узника концлагеря и денежную компенсацию. Документами моего деда до 2016 года, увы, никто не занимался: мало что об этом знали и не считали чем-то особенным – таких, как он, было много…

Рыльская земля – это острие выступа Курской дуги. С 5 по 23 марта 1943 года советские войска предприняли 8 атак за освобождение сел Семеново, Волобуево и деревни Некрасово. Но все они оказались безуспешными: немцы плотно укрепились на высоком обрывистом правом берегу Сейма. Холм, на котором раскинулись села, стал удобным местом расположения для вражеских пулеметов – они безжалостно выкашивали наших солдат на подходе через замерзшую реку с обнаженного мартовского луга. В эти дни первой оттепели он был красным от крови. А из-за начавшегося вскоре ледохода тела разносило вниз по течению на льдинах, навсегда лишая возможности предать их земле… К попыткам освободить рыльские деревни наша армия вернулась лишь после победы на Курской дуге, в конце августа 43-го. И только в сентябре, спустя два года оккупации, они были освобождены.

Мой прадед Ефим Петрович был застрелен немцем на глазах у всей деревни в разгаре мартовских ожесточенных атак без права захоронения 18 марта 1943 года – о точной дате сообщено в справке Госархива Курской области. С разницей в несколько дней при попытках освобождения Семеново и Некрасово здесь погибли: дед известного в Курске командира поискового отряда «Курган» Алексея Сотникова – Михаил Никифорович Сотников, дед главного редактора газеты «Комсомольская правда-Курск» Светланы Волковой – Иван Харламович Волков, отец известного курского журналиста Василия Воробьева и дед его дочери, журналистки «МК-Черноземье» Ольги Шитиковой – Гурий Никитович Воробьев. Все трое воевали в составе 121-й стрелковой дивизии 574-го стрелкового полка. После освобождения города Рыльска 31 августа 43-го года дивизии было присвоено почетное наименование «Рыльская», а позже за освобождение Киева – через черточку – еще и «Киевская».

Об ожесточенных боях в окрестностях моей деревни и павших там воинах в 2012 году курский тележурналист Владимир Грицаев снял фильм «Вчера, в сорок третьем», его можно посмотреть на «ютубе». Потомки сотен погибших приезжают 9 мая со всего мира к деревенскому памятнику Советскому воину-освободителю. Несколько лет назад поисковые центр «Поиск» и отряд «Курган» за свои средства изготовили и установили здесь мемориальные плиты с фамилиями 285 бойцов, погибших при освобождении Семеново, Волобуево и Некрасово. Список далеко не полный, в нем только те герои, имена которых удалось установить.

…Этот мемориал на пригорке возвышается над Сеймом, который все так же неторопливо и безмятежно несет свои воды куда-то вдаль. Старый прогнивший мост, построенный пленными немцами, был заменен на капитальный. Мы живем под мирным небом, и все у нас есть. Спасибо вам, наши герои!

Оксана Саницкая,

журналист