Марьюшкина планида

Я захожу в знакомый подъезд старого рыльского дома. Поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж, одновременно испытывая и большое волнение, и глубокую грусть, и в некоторой мере чувство умиротворе­ния от нахлынувших воспоминаний. Я не просто иду в гости к моей лю­бимой Марии Александровне, с которой мы прожили в этом доме 12 лет, я словно ненадолго возвращаюсь в свою молодость…

Этот наш дом напоминал одну большую коммуналь­ную квартиру с той лишь раз­ницей, что у каждого была своя кухня, а все удобства, включая и бельевую веревку, на право «об­ладания» которой очередь уста­навливалась еще с вечера, – во дворе. Старожил дома Мария Гладилина, которую все ласково называли «тетей Марусей», всег­да отличалась редкой прямоли­нейностью характера. Рубанет не в бровь, а в глаз – и дальше уже твое дело: обижаться или при­нять к сведению услышанное. Впрочем, если кто-то из членов пяти семей дома на нее и оби­жался, то ненадолго. Сердиться на Марию Александровну было невозможно в принципе: может быть, оттого еще, что вместе с прямотой она обладала и други­ми замечательными качества­ми: исключительной добротой и участием в судьбе каждого.

Можно сказать, что еще двад­цать с лишним лет назад отно­шения с тетей Марусей у нас были, как при обещанном ком­мунизме. Даже подвал был об­щим с картошкой в небольшом закроме и «закрученными» на зиму банками салатов и ком­потов. А если нашей соседке случалось в какое-то лето по­гостить в Крыму у своей сестры Александры, все в доме потом угощались дарами юга. Вход­ные двери наших квартир не запирались практически кру­глые сутки – все же свои.

Иногда перед моим уходом на работу она заходила и «докла­дывала» о событиях минувших суток: там произошло ограбле­ние, там – авария, а Сидора Си­доровича «поймали на взятке». Поначалу я пропускала мимо ушей подобные сообщения, сла­бо веря в их достоверность. Но… в редакцию районной газеты по­ступала милицейская хроника, которая подтверждала получен­ные мной от тети Маруси «сведе­ния». Она очень любила читать, выписывала и даже покупала газеты, а по вечерам, когда мы с ней иной раз пили ароматный чай с мятой с ее огорода, устраи­вала мне «политликбез».

Когда умерла моя мама, Ма­рия Александровна провела со мной сеанс сильнейшей «пси­хотерапии». Она вообще всегда отличалась тем, что умела сопе­реживать, протянуть руку по­мощи в самый трудный момент, чужую боль воспринимала, как собственную. Может быть, еще и потому, что чувствовала ее своей душой – у самой была да­леко не простая жизнь…

Мария Украинцева роди­лась в хомутовском селе Романово. После «семилетки» вместе с матерью работала в кол­хозе «Красный металлист» на ко­нопле (ее тогда активно возделы­вали – о наркоманах в здешних местах понятия не имели) и на свекле. Ей было 16 лет, когда на­чалась война, так что уже нарав­не со взрослыми она рыла окопы. Чуть позднее работала на строи­тельстве железной дороги в Дми­триевском районе, а в 44-ом году по вербовке уехала на военный завод на Урал.

– Мы там порох грузили на ма­шины – для фронта, – вспомина­ет Мария Александровна. – От­работали свой срок, а нас не от­пускают. А домой-то хочется, со­скучились – ну, мы с девчатами и сбежали. Даже документы не забрали, только свои вещи взяли. Ходим по вокзалу в Свердловске, открыв рот, а милиция тут как тут. Отправили нас на торфораз­работку. Проработали лето, а по­том нас отпустили и денег дали на дорогу. Счастливая девушка ехала домой, еще не зная, что как раз-то в родном селе ее и поджи­дает несчастье.

Подруга, работавшая почта­льоном, принесла ей письмо, от одного взгляда на конверт ко­торого у Маруси затрепетало сердце: «Читаю: в трехдневный срок явиться в милицию»… Пять километров до отделения ми­лиции показались ей дорогой в бесконечность. Оказывается, все беглянки были объявлены в ро­зыск, и, несмотря на то, что вме­сте с соответствующими бумага­ми с завода прислали и похваль­ные грамоты, Марии Украинце­вой «присудили 7 лет тюрьмы».

– И повели нас по этапу кон­воиры до Рыльска…– Мария Александровна на несколько секунд умолкает – говорить ме­шает ком в горле. – По дороге женщины в селах борщом под­кармливали…

– А конвоиры не возмущались?

– Да они – молодые ребята, сами есть хотели. А до Рыль­ска гнали потому, что там, где после оборудовали завод чер­тежных принадлежностей, была тюрьма. В камере нас оказалось 14 человек.

Доброта и трудолюбие Марии и в заключении не дали ей про­пасть с голоду. Ее в числе немно­гих, зарекомендовавших себя хо­рошим поведением, посылали на сортировку овощей, где она вдо­воль наедалась морковки. Иногда в столовой чуть полнее, чем дру­гим, наливали миску повара – та­кие же, как и она, заключенные.

Шел декабрь сорок пятого года. Война хоть и закончилась, но материально люди жили очень трудно. И мать не могла при­сылать дочери передачи. А все четверо братьев, которые в этот момент могли бы поддержать се­стру, погибли на этой жестокой войне… Но судьба все-таки не оставила девушку без защиты. В Рыльске объявилась ее тетушка Ефросинья Романовна – «про­двинутая по партийной линии». Именно она поспособствовала тому, чтобы письмо племянницы с просьбой о помиловании было отправлено самому Михаилу Ивановичу Калинину.

– И Калинин меня помило­вал, – с какой-то особенной гордостью говорит сегодня Ма­рия Александровна. – И даже приказал, чтоб мне выплатили за ущерб… компенсацию. Но я не стала на нее подавать: рада была без памяти, что выпусти­ли из тюрьмы не через 7 лет, а через два с половиной месяца.

Через год Маруся вышла замуж за односельчанина Николая Гладилина, и они уе­хали к ее сестре в крымский со­вхоз. Мария работала дояркой, родила двух дочерей, и была рада, что и в ее жизни, наконец, наступила светлая полоса.

Но через несколько лет пришло письмо от той самой Ефросиньи Романовны из Рыльска: она уго­варивала племянницу приехать «доглядеть» ее на старости лет, к тому же обещала «подписать» свою квартиру. С мужем, детьми и престарелой матерью Мария переехала в город, с которым были связаны далеко не прият­ные воспоминания. Мама жила долго – 102 года. В последние 10 лет была парализована, и в хо­рошую погоду Мария каждый день старалась хоть на несколько минут уложить мать на раскла­душке во дворе, чтобы она тоже «подышала свежим воздухом». Сама она в эти годы работала на стройке. Трудилась, как всегда, на совесть. Свидетели тому –«на­копленные» за 49 лет трудового стажа медали и почетные грамо­ты, которые хранятся до сих пор, аккуратно сложенные стопочкой.

Постепенно время безжа­лостно отнимало у нее родных и близких людей: мать, мужа, старшую дочь… По окончании медицинского училища Нина уехала в Якутию, там и вышла замуж. Каждое лето с мужем и детьми приезжала в тихий городок проведать мать. Но од­нажды в доме Марии Алексан­дровны раздался тревожный телефонный звонок…

Я помню тот промозглый зим­ний день и страшный крик тети Маруси. Когда я вбежала в рас­пахнутую дверь ее квартиры, она обняла меня, вся затряс­лась, пытаясь что-то сказать, но язык не слушался ее, а слезы горечи и бессилия ручьем кати­лись по ее морщинистому лицу. Это потом она долго и тяжело болела, а поначалу собрала в себе все силы, твердо решив, что должна ехать в далекую Якутию проводить дочь в по­следнюю дорогу. Ее не пустили.

Сущим испытанием для нее явилась служба старшего внука (сына ее младшей дочери Та­тьяны) в первую чеченскую кам­панию. От Игоря долго не было писем, и его бабушка чуть ли не каждый день ставила в рыль­ских церквях свечи, прося все­вышнего сохранить внуку жизнь. Уже к концу службы сына Та­тьяна вместе с колонной грузо­виков, везущих гуманитарную помощь, отправилась в Чечню. А где-то через неделю во всем нашем доме был праздник: ба­бушка Маруся заходила ко всем, угощая всем вкусным, что у нее было, плакала и улыбалась одно­временно: «Танюшка возвраща­ется. И Игорька с собой везет!».

Почти все школьные годы у Марии Александров­ны жила ее красавица внучка Наталья – дочь Нины. Потом окончила медучилище. Словом, подросла птичка, расправила крылышки и захотелось ей в са­мостоятельный полет. А «курс» она взяла на Якутию. Долго от­говаривала со слезами бабушка Маруся свою внучку не улетать в «вечную мерзлоту», но… Помню, каждый звонок Наташи был для Марии Александровны, слов­но необходимый кислород. Но внучка звонила все реже, реже, а потом и перестала звонить со­всем. Юная, красивая, она была совершенно не приспособлена к той жизни, в которую окунулась. И так случилась, что ее пер­вая дочка – Таня – нужнее всех оказалась прабабушке Марусе. Танюшку «передали» Марии Александровне, которой тогда «подбиралось» уже к 80-ти. Мы с тетей Марусей к тому времени жили уже в разных местах. Она позвонила мне, полная отчаяния:

– Что делать? Помру, а де­вочку в детдом заберут.

– А вам нельзя умирать, – со­вершенно искренне уверенная в том, что именно так и должно быть, ответила я.

– Да-а-а, – повеселела она. – Мама ж моя прожила 102 года!

Немало проблем было с оформлением опекунства – возраст Марии Александровны оказался главным препятстви­ем. Но в органах опеки и попе­чительства не могли устоять перед слезами пожилой жен­щины – «дело уладили».

И вскоре мы сидели у госте­приимной, такой родной для меня тети Маруси и пили чай. Она, как всегда, рассказывала новости, показывала наряды правнучки:

– Посмотри, Саша ей костюм спортивный прислал. Несколь­ко тысяч стоит! Я его ругала: за такие деньги четыре костюма можно купить!

Саша – ее внук, младший сын Татьяны. Окончил академию гражданской авиации в Санкт-Петербурге, там и работает. Насколько может, помогает ба­бушке, принявшей самое актив­ное участие в его воспитании.

– А деньги, что получаю за опекунство, складываю Танюш­ке на сберкнижку, – почему-то шепотом, как нечто таинствен­ное, что нельзя разглашать, со­общила Мария Александровна.

Вскоре после занятий пришла домой и сама Таня. Бабушка пер­вым делом потребовала дневник. Увидев в нем пятерку, она с чув­ством глубокого удовлетворения закрыла его. За свою воспитан­ницу, которая тогда училась в 8-ом классе, Мария Алексан­дровна, действительно, могла гордиться. На родительских со­браниях в школе, куда бабушка, взяв в руки палку – «чтоб не нат­кнуться», обязательно приходи­ла, девочку хвалили.

Татьяна выросла, ей уже 22 года. Вышла замуж, у нее роди­лась дочка – праправнучка Ма­рии Александровны. За судьбу Танюшки прабабушка относи­тельно спокойна. А вот за буду­щее еще одной правнучки – Ни­ночки (младшей дочери Наташи) она волнуется. Сама Наталья, к сожалению, рано умерла. Нину, оставшуюся сиротой, бабушке «в опеке уже не отдали». Девочка попала в приемную семью, про­живание в которой оставляло желать лучшего.

Нынешним летом Марии Александровне Глади­линой исполнилось 95 лет. С ней, как всегда, очень приятно беседовать на множество тем – голова по-прежнему светлая. Правда, «скачет» давление, мучает тахикардия, да и пере­двигается, некогда «шустрая Марьюшка» с помощью палоч­ки. Нелегкая ей выпала доля. Но она никогда не жаловалась на свою планиду. Всегда, чем мог­ла, помогала и близким, и ближ­ним. Да и сейчас в поддержке, которую может оказать, никому не отказывает.

Искренне желаем Вам, до­рогая Мария Александровна, в добром здравии встретить и свое столетие.

Анна Белунова

Фото Станислава Герасименко