Большая любовь Маши Васильевой

В Рыльске на пересечении улиц Урицкого и Куйбышева когда-то стоял небольшой домик, в котором до войны жила вместе с мамой партизанка Мария Васильева. Теперь от всего этого осталась только памятная доска (в свое время изготовленная по инициативе Рыльского райкома комсомола), свидетельствующая о том, что эта 18-летняя девушка «в одном из неравных боев с фашистами геройски погибла в званновском лесу»…

– Мария родилась и погибла в один день – 25 марта, – рассказывал мне ее двоюродный брат, 85-летний рылянин Александр Осадчих. – Кстати, ни сама мать (моя родная тетушка Елизавета Николаевна), ни близкая родня никогда не называли ее Машей – Муся, Маруся, Мария… Машей ее впервые назвал рыльский писатель Василий Алехин в романе «Пуля на двоих» – так там же допустим художественный домысел и даже вымысел. А потом уже и другие писали, как кому это представлялось.

– А любовь Маши Васильевой и немецкого офицера Отто Адама – это тоже вымысел?

– Никто из нас, родственников, никакой любви не замечал. – Это все выдумки тех же писателей, – с легкой досадой реагировал на данный вопрос Александр Антонович.

– В одном из центральных изданий я читала, что перед смертью Отто «сорвал веточку цветущей вербы и подарил любимой»…

– Надо же такое придумать! Они погибли, когда лежал снег, река была скована льдом… Какая цветущая верба?! К тому же Отто был женат, у него в Германии росла дочь. Он был старше Маруси лет на десять. Да и просто как порядочный человек вряд ли он мог позволить себе какие-то вольности с девчонкой. Прячась от немцев, они жили в нашем доме в селе Будки в Глушковском районе две недели. Думаю, и от глаз тети Лизы, и моей матери (ее родной сестры) не ускользнули бы отношения, оказавшиеся не просто дружескими. Да мне самому в ту пору было уже 15 лет – я моложе Муси на три года. И со стопроцентной уверенностью могу сказать вам только об одном: Мария безгранично любила не Отто, а Родину…

Нет уже в живых Александра Антоновича и его жены Раисы Сергеевны Осадчих – некогда прославленного директора одного из крупнейших сельхозпредприятий района. В последние годы, когда оба они уже были пенсионерами, нас связывали теплые отношения. Благодаря такому общению, в газете появилось несколько материалов, рассказывающих об этих интересных людях, проживших сложную, насыщенную и радостными, и трагическими событиями жизнь.

О партизанке Марии Васильевой, действительно, писали многие. Но насколько доподлинными были эти сведения? Причем почему-то никто из авторов не обратился к Александру Осадчих – близкому родственнику этой отважной девушки. Считаю, мне повезло, поскольку я получила информацию, что называется, из первых рук.

Мать Маши вышла замуж за Михаила Васильева – человека из зажиточной семьи, в свое время раскулаченной и высланной в Казахстан. Но по воле случая Михаил в качестве агронома приехал работать на родную землю – тут и встретил Лизу.

– Потом родители Маши, к сожалению, расстались, – рассказывала во время нашей встречи Раиса Сергеевна. – Отец звал дочку к себе, но она ответила, что никогда не оставит мать одну. Тетя Лиза была женщиной интересной, большой умницей, много читала. А какой портнихой слыла замечательной!

Действительно: рассказывают, что Маша, красивая девочка среднего роста, одевалась лучше всех в округе. А все наряды «выпускала» швейная машинка Елизаветы Николаевны. Когда стройная хорошо одетая девушка шла по тихим улочкам маленького Рыльска, восхищенные взгляды ей вслед посылали не одни только молодые люди, ею любовались все. Она и училась отлично. В семье брата я увидела хранившиеся тетради Маши по геометрии и другим предметам: ее чертежами, каллиграфическим почерком просто невозможно не залюбоваться. Сохранился и альбом, в котором девушки-подружки записывали пожелания друг другу – характерная примета того времени.

По словам брата, Мария Васильева была жизнерадостной, очень подвижной, всегда придумывала что-нибудь необычное.

– Рядом с их домом был участок земли 12 соток, – вспоминал Александр Антонович. – В саду росли яблоки, смородина, даже арбузы, которые повадились воровать соседские мальчишки. Так Муся что придумала: залезла на крышу дома и сторожила сад от непрошеных гостей. И меня заставила сделать то же самое.

– Как она устроилась на работу в немецкую комендатуру?

– Этого точно никто не знает: Маруся была общительной, но не болтливой. Да в противном случае партизаны бы и не доверили ей столь ответственное задание.

– А как она вышла на партизан?

– Так она же была необыкновенной девушкой! Вот представьте: в июне сорок первого она окончила девять классов, ей было всего 16 лет. В сентябре к нам уже повалили немцы. Когда наши отступали, Мария, проявившая большой интерес по поводу местонахождения партизан, выяснила все, что ей было нужно. Наше поколение ведь ни на йоту не задумывалось о том, выгодно или не выгодно нам защищать родную землю – мы росли патриотически настроенными молодыми людьми. И я совершенно не исключаю, что сестра сама пошла в немецкую комендатуру (она располагалась там, где сегодня в Рыльске находится военкомат) и предложила взять ее на работу в качестве переводчицы и секретаря самого коменданта. А может быть, у нее уже было такое задание от партизан. Немецкий язык она знала просто блестяще, много дополнительно сама занималась, мечтая после школы поступить в институт на факультет иностранных языков.

Но почему фашисты поверили в искреннее желание 16-летней девушки помочь им, а не своим, русским? Возможно, отчасти и потому, что, к сожалению, были ведь и на нашей земле предатели… И потом: очарованию Маши, говорившей на чистом немецком языке, просто невозможно было не поддаться. Рассказывают, что ей не давал прохода молодой немецкий офицер Альфред. Увидев девушку в комендатуре, он влюбился в нее без памяти, являлся к ней домой, вызывая ее на свидание, что очень не нравилось Елизавете Николаевне – может быть, материнское сердце уже чувствовало приближение пока еще отдаленной беды?

Альфред был ранен и получил месячный отпуск. Перед отправкой в Германию на лечение он настойчиво уговаривал Машу поехать вместе с ним, обещая ей сладкую жизнь. Девушка понимала, что резкий отказ от предложения руки и сердца злейшего врага ее Родины может слишком дорого обойтись и ей, и ее матери, и она попросила немецкого офицера не торопить события, обещала подумать. Альфред уехал, оставив в доме Васильевых свою фотографию, написав на ее обратной стороне, что дарит ее на память самой дорогой девушке на свете. Тогда даже никто и предположить не мог, какую спасительную силу таит в себе этот фотоснимок.

Когда Машу и Отто рассекретили и они ушли в партизанский отряд, фашисты начали их активный поиск, попутно решив расправиться со всей родней. Они ворвались в маленький домик Васильевых, в котором Елизавета Николаевна осталась одна:

– Где дочь?! – у нее даже голова закружилась от свирепого крика врага.

Взгляд женщины упал на лежавшую на столе фотографию Альфреда, и, сохраняя спокойствие, насколько это возможно было в той ситуации, она ответила:

– Уехала в Германию вот с этим офицером…

Чем на самом деле занималась в немецкой комендатуре Маша Васильева и как у них появились общие интересы с Отто – казалось бы, человеком из стана врага? Отто Адам был коммунистом, а его дядя даже членом ЦК коммунистической партии Германии. (Забегая вперед, скажем, что после войны он приезжал к Елизавете Николаевне Васильевой, привозил ей в подарок красивый шелковый платок, приглашал в гости к себе, но совершить такую поездку простой русской женщине в то время было сложно, и она не состоялась.)

Наверное, Отто не без удивления наблюдал за тем, как очаровательная русская девушка охотно согласилась работать на немцев. Однажды (зная, что, в общем-то, рискует) он затеял с ней непростой разговор. И в итоге его выяснилось, что по сути своей они вовсе не враги, а соратники: Маша работает отнюдь не на немцев, а на русских партизан, а Отто, ненавидевший фашизм, просто не смог избежать мобилизации.

– Так вот наша душенька-Машенька, можно сказать, и завербовала Отто, – Александр Антонович произнес эти слова с грустью – видимо, нелегко давались ему воспоминания. – Адам для партизан был своего рода подарком небес. Он ведал всеми немецкими складами, всем хозяйством: оружие, медикаменты, продовольствие – все было под его контролем. И уж сколько они всего этого передали в партизанский отряд! Я сам прятал мешки с гранатами и автоматами в саду под снегом у нас в Будках. Помню, как командир отряда имени Щорса Синегубов рад был этим гранатам – разве что только не целовал их: так необходимы они оказались в борьбе с фашистскими карателями.

Отлично помню также, как мы вместе Машей, Отто и моим дядей Михаилом несли оружие в отряд – 12 километров шли по глубокому снегу. Мороз колючий. Месяц так светит, что действительно, хоть иголки собирай. Я иду первый, утопая в снегу по пояс и прокладывая дорогу. Остановились передохнуть: смотрим – Отто хватает ртом холодный воздух. Тяжеловато ему было, он крепким здоровьем не отличался, да и росточком был чуть повыше Маруси. Сестричка моя всей ценной информацией, имеющейся у немцев, располагала. С октября сорок первого по февраль сорок третьего она очень многое успела сделать для партизанского движения.

Конечно, гестаповские ищейки тоже не дремали, что называется, взяли след своего земляка и нашей Машеньки. Фашисты зверели еще и потому, что потерпели фиаско под Сталинградом. Все мирное население воспрянуло духом: казалось, уже в самом воздухе слышалась звень нашей будущей большой победы. Отто был человеком осторожным и первым почувствовал, что за ними с Машей следят, поэтому принял решение уходить в партизанский отряд, которым как раз и командовал товарищ Синегубов. Но до отряда (в его составе было более 200 человек – рыльских, глушковских и кореневских партизан) еще надо добраться! Вот они и пришли к нам в Будки. Отто (молодо-зелено!) явился в немецкой шинели. Тут сразу соседки к моей матери подкатывают: никак, мол, у тебя, Матрена Николаевна, немецкий офицер квартирует? В общем, как я уже говорил, прятали мы их днем в сарае, а ночью в доме две недели, а потом партизаны их забрали.

Александр Осадчих вспомнил еще двух людей, судьба которых тесно соприкоснулась с судьбой Маши Васильевой: это Владимир Голованов и Виктор Петухов. Они бежали с поезда, на котором немцы везли советских военнопленных. С помощью Марии попали в отряд. Однажды, когда Голованов на лошади в очередной раз приехал в дом Осадчих «разведать обстановку в селе», он невольно обронил, что смерть словно ходит за Машей по пятам – уж слишком она смелая, отважная девушка. Как-то Маша и сама заехала к тетушке в Будки, а та поведала ей, что беспокоится, как бы немцы не угнали в Германию сына, на что племянница тут же ответила: «Забираю Сашу в отряд».

– Вот так и я попал в отряд имени Щорса, – продолжал свой рассказ Александр Антонович. – Конечно, от меня было мало толку. Оружие не выдали, хотя мне уже исполнилось 15 лет, и сам я считал, что могу воевать. Однако командир (чтобы я хоть как-то чувствовал себя при деле) приказал мне следить за лошадьми. Как только сестричка моя обо мне заботилась! И проследит, чтобы я не остался голодным, и укроет, чтобы не замерз – зима все-таки на дворе. Все трудности партизанской жизни так сразу и не передашь.

Но один страшный бой я не забуду никогда. Отряд оказался в очень невыгодном для него положении – в урочище «Дерева» или его еще называли «Кумова яма». Это очень глубокий лог, а вокруг лес. Нас окружили. Стреляют минометы, разлетаются осколки, лошади отрываются от привязи… Каким-то образом с нами оказалась женщина с двумя ребятками. Младшему сыну перебило ногу – кровь, крики. Голованова ранили в руку, Петухову прострелили легкие. В общем, картина страшная.

Поступила команда прорываться с боем. К утру мы начали по сугробам выползать из этой ямы. Я шел, ведя в руках лошадь. Мария и Отто – рядом. Мы полем вышли в глушковское село Самарка. Здесь мы с Машей расставались. Она сказала: «Саша, тебе опасно оставаться в отряде. Ты хорошо знаешь здешние дороги и, надеюсь, незамеченным доберешься до дома. Береги наших мам». И я пошел. Оглянулся: она все стоит и смотрит мне вслед. И так защемило у меня сердце, словно предчувствовал, что вижу я нашу Машеньку в последний раз…

– А как погибли Маша и Отто?

– Вокруг их гибели создано много легенд. Я расскажу о том, что знали мы, ее родные. Мария, Отто и еще двое партизан (им не удалось пробраться к своим) пришли к глушковскому селу Званное, а оно забито немцами. Это был поздний вечер 24 марта. На улицах патруль. Под ногами слякоть, дороги разбиты, но надо было уходить. И они пошли на небольшой хутор Октябрьский – это километров шестнадцать, если идти по прямой дороге. Я до сих пор удивляюсь и восхищаюсь: как могла эта красивая хрупкая девочка выносить все тяготы войны, у которой, как говорится, не женское лицо?! На хуторе их, вымученных, еле живых, встретила наша знакомая, наварила картошки, но накормить не успела – по пятам за партизанами шли немцы.

Ребята пытались укрыться в лесу, а немцы цепью начали окружать его. Кстати, в этом же лесу оказался и один местный мужик. Партизаны его предупредили, чтобы он уходил – немцы совсем рядом. Фашисты его вскоре и схватили, а он кричал: «Не убивайте меня – я не партизан, партизаны в лесу». То есть, собственно, подсказал фашистам местонахождение Маши, Отто и еще двух ребят. Все они погибли в званновском лесу. Немцы хлынули к обрыву реки, завязался бой, который, конечно, был неравным. Так 25 марта 1943 года нашей Маруси не стало. Погибла в свой день рождения…

– Александр Антонович, у вашей сестры удивительная судьба, и сама она как личность, конечно, привлекает и журналистов, и писателей. Все описывают последние мгновения Маши Васильевой по-разному: одни утверждают, что они с Отто взорвали себя гранатой. Другие, что он, чтобы не попасть в железные когти фашистов, застрелил сначала ее, а потом застрелился сам…

– Это опять-таки легенды. Точно никто ничего не знает, потому что никто, что называется, из посторонних там не присутствовал. Я бы сказал, что больше всего правды в пьесе Олега Викторова «Это было под Курском». Тетя Лиза и моя мать только в мае нашли место трагедии. Можно лишь догадываться, что они чувствовали в этот момент. И все-таки даже в состоянии такого горя они заметили на виске Маши след от пули. Но был ли это след от пули Отто или от выстрела фашиста, известно одному Богу. Наши матери попросили местных рыбаков похоронить партизан – просто прикопать. Позже их перезахоронили в братской могиле в селе Званном, а в середине 60-годов останки перевезли в братскую могилу в глушковском парке…

Я смотрю на фотографию Маши Васильевой: какая красивая девочка с открытым лицом и ясными добрыми глазами! Она прожила всего 18 лет. Впрочем, два последних года – годы войны – разве можно назвать нормальной жизнью? Это было трудное испытание на прочность, на верность, и на любовь, конечно. Вполне возможно, что Маша нравилась Отто – в нее просто невозможно было не влюбиться. Не исключено, что симпатизировала этому чужому, но близкому ей по убеждениям человеку и сама Маша. Но, в самом деле, вряд ли можно строить предположения о каких-то серьезных отношениях. Маша была юной, чистой девочкой, которая в трудные для родной земли испытания, ни минуты не колеблясь, встала на защиту своего маленького городка и огромной страны, своей Отчизны, которая и была ее самой большой любовью.

Анна Белунова