Непотухающая, незакатная звезда

Так говорил о Сергее Есенине Юрий Бондарев. «Не нужно искать в поэте сахар с солью, ужас жизни, – считал писатель. – Нужно искать в нем поэтическую правду бытия, колдовское очарование неподслащенной красотой, за короткую жизнь так неповторимо выявленные им… Никому не уйти из-под очаровывающей власти его таланта. Наверное, почти нет ни одного современного поэта, кого не осветил бы зеленый луч звезды Есенина, которая кристально сияет, горит над полями, над лесами, над водами России»…

И редко, наверное, встретишь россиянина, который не любил бы творчество Сергея Есенина. А на родине поэта его просто боготворят, с одинаковым упоением говорят о нем его земляки и в Рязанском кремле, и в администрации области, и случайно встретившиеся вам прохожие на старинных тихих улочках Рязани, к которой сразу же, едва приезжаешь сюда, располагаешься сердцем уже потому, что она неразрывно связана с именем нашего замечательного поэта.

В село Константиново, где в маленьком домике появился на свет Есенин, почитатели его гения едут с таким же желанием, как и в Михайловское к Пушкину. И даже природа – водные просторы, леса и перелески, заливные луга – напоминает пушкинские места. Сам Есенин, рассказывая «о себе», со свойственной ему искренностью, писал: «В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину». И подтверждение этому мы находим в его стихах, посвященных первому поэту России:

А я стою,

как пред причастьем,

И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе.

Вся поэзия Есенина проникнута любовью: к отчему дому «с голубыми ставнями», к матери, к сестрам, к женщине. Бессмысленно рассуждать, по отношению к кому или чему это чувство наиболее сильно, ясно выражено – ответ дает сам поэт: «Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины – основное в моем творчестве».

Родина – это, конечно же, страдающая, изможденная, но великая Россия! Но родина Есенина – это еще и милые рязанские просторы, родное Константиново. Поговорить об этом можно только с очень близким по духу человеком, который с полуслова тебя понимает, – с любимой сестрой Шурой, которой Сергей Александрович посвятил несколько стихотворений. В частности, и эти строки:

Ты запой мне ту песню,

что прежде

Напевала нам старая мать.

Не жалея о сгибшей надежде,

Я сумею тебе подпевать.

Я ведь знаю, и мне знакомо,

Потому и волнуй, и тревожь –

Будто я из родимого дома

Слышу в голосе

нежную дрожь…

Эти стихи были написаны в сентябре 1925 года – за три месяца до гибели поэта – чувство родины, объединяющее в себе любовь ко всему, что сердцу дорого, действительно было главным в творчестве Есенина. Видимо, в силу укоренившейся привычки многие, в том числе и литературные критики, называли его «крестьянским поэтом», на что сам Сергей Александрович замечал: «Я не крестьянский поэт, я просто поэт!».

Позднее поэт Николай Клюев вспоминал, что Сергей Есенин возмутился после того, как один из литераторов представил его своим гостям как писателя «из низов»: «Мы, – говорит, – Николай, не должны соглашаться с такой кличкой! Мы с тобой не низы, а самоцветная маковка на златоверхом тереме России; самое аристократическое, что есть в русском народе». Тем самым Есенин как бы подтвердил высказывание Блока: «Гений – всегда народен». Кстати, когда Сергей Есенин в марте 1915 года приехал в Петроград, именно Александр Блок высоко оценил его «свежие, чистые, голосистые стихи», оказал ему творческую помощь, познакомил с писателями и издателями.

Уже в первых своих поэтических сборниках («Радуница», «Сельский часослов») Есенин предстает перед читателями как тонкий лирик, исключительный мастер пейзажа – причем «холстом» для картины природы служит психологическая основа:

Лес застыл без печали и шума,

Виснет темь, как платок, за сосной.

Сердце гложет

плакучая дума…

Ой, не весел ты,

край мой родной…

Не считая себя исключительно «крестьянским» поэтом, Есенин при этом с гордостью добавлял, что он – крестьянский сын. Его мать – Татьяна Федоровна – была красавицей: «Хороша была Танюша – краше не было в селе». И ее чарующая красота передалась сыну. Но не только очаровательная внешность, словно магнит, притягивала к Есенину всех, кто его окружал.

У него была красивая, нежная душа. Нежность проходит и через философскую лирику поэта. К таковой, в частности, он сам относил свои «Цветы». Это «философская вещь, – пишет он литературному деятелю и издателю Петру Чагину. – Ее нужно читать так: …подумать о звездах, о том, что ты такое в пространстве, тогда она будет понятна».

…Цветы мои! не всякий мог

Узнать, что сердцем

я продрог,

Не всякий этот холод в нем

Мог растопить своим огнем.

Не всякий, длани кто простер,

Поймать сумеет долю злую.

Как бабочка – я на костер

Лечу и огненность целую.

В этих стихах – тонкая, измученная, мятущаяся душа поэта, немногими понятая и принятая. Многие готовы были с радостью приятно и весело провести с ним время, рассчитывая при случае на его поддержку, но далеко не каждый готов был сам стать для него опорой. Тема глубокого одиночества все чаще звучит в есенинских стихах, в доверительных строках любимой сестре:

В этом мире

я только прохожий,

Ты махни мне веселой рукой.

У осеннего месяца тоже

Свет ласкающий,

тихий такой.

В первый раз я

от месяца греюсь,

В первый раз

от прохлады согрет,

И опять и живу и надеюсь

На любовь,

которой уж нет.

Эти стихи тоже были написаны в сентябре 1925 года – за пять дней до женитьбы на Софье Андреевне Толстой, в то время работавшей заведующей библиотекой Союза писателей. Любимая внучка Льва Николаевича, по воспоминаниям современников, была внешне похожа на своего знаменитого деда и имела твердый характер. Поэт и прозаик Матвей Ройзман пишет: «Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия с ее мнением. Она умела все это непринужденно скрывать за своим радушием, вежливостью. Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, веселости, озорству Сергея».

Был ли счастлив Сергей Есенин со своей третьей и последней женой? Близко знавшие его люди оставили мемуары, в которых утверждают, что «Сергей не был счастлив в этом браке». Но насколько искренни эти слова? Одни ведь высокомерно намекали, что Есенин женился на Толстой, потому что она внучка великого писателя, другие не могли простить ему этого из ревности. В частности, Галина Бениславская, литературный секретарь и близкий друг Сергея Александровича, очень переживала разрыв с ним, у нее даже был нервный срыв. Но еще в марте 1925 года Есенин, оставаясь верным неотъемлемой черте своего характера – искренности – (не случайно ведь он писал «я сердцем никогда не лгу») оставил ей записку такого содержания: «Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину».

Любила ли Есенина Софья Толстая? Вероятно. Об этом свидетельствуют и ее письма к матери, в которых нет необходимости быть неискренней: «Мама моя, дорогая, милая… Ты скажешь, что я влюбленная дура, но я говорю, положа руку на сердце, что не встречала я в жизни такой мягкости, кротости и доброты». Софья Толстая была не просто любящей и заботливой женой. Как человек хорошо образованный, она могла по достоинству оценить творческие успехи своего мужа. «Я безумно люблю «Персидские мотивы» Сергея, – писала она. Когда они вышли отдельным изданием, он мне их подарил с таким веселым, озорным частушечным автографом:

Милая Соня,

не дружись с Есениным.

Любись с Сережей.

Ты его любишь,

он тебя тоже».

И когда в журнале «Красная новь» вышла его поэма «Анна Снегина», он всю ее тут же прочитал Толстой, а она «сидела, не шелохнувшись». Да и вообще она жила его творчеством: «Как далеко и вместе с тем, казалось бы, неожиданно, – пишет в своих воспоминаниях Софья Андреевна, – заглядывает Сергей в стальное будущее России в стихотворении «Неуютная жидкая лунность»:

Полевая Россия! Довольно

Волочиться сохой по полям!

Нищету твою видеть больно

И березам и тополям.

Я не знаю,

что будет со мною…

Может,

в новую жизнь не гожусь,

Но и все же хочу я стальною

Видеть бедную,

нищую Русь…

Незадолго до женитьбы на Софье Толстой Есенин посетил родное Константиново. Здесь он написал стихи, посвященные «милой Соне»:

Видно, так заведено навеки –

К тридцати годам перебесясь,

Все сильней,

прожженные калеки,

С жизнью

мы удерживаем связь.

…Коль гореть,

так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая –

Знак того,

что вместе нам сгореть…

Это ли не свидетельство того, что и Есенин любит Софью Толстую?! Более того, он опасается, чтобы его не «обманул проклятый попугай». Смысл строки о кольце в своих воспоминаниях объяснила любимая сестра Шура: «Его действительно Сергею на счастье вынул попугай незадолго до его женитьбы на Софье Андреевне. Шутя, Сергей подарил это кольцо ей. Это было простое медное кольцо очень большого размера и носить такое кольцо было трудно. Но Софья Андреевна сжала его и надела между двумя кольцами. Красоты в этом кольце не было никакой, однако проносила она его много лет».

Казалось бы, Есенин должен быть счастлив. Он много работает: в последние годы жизни были написаны одни из лучших его произведений. Но безумолчная грусть тиранит его душу, и рождаются стихи, где месяц – «желтый ворон», появляется мысль о том, что «может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать», «чем сгнивать на ветках – уж лучше сгореть на ветру», «я душой стал, как желтый скелет»… Впрочем, не удивительно: гений редко бывает счастлив.

В нынешнем году – сразу две памятные даты, связанные с именем Сергея Александровича Есенина: 125 лет со дня его рождения и 95 лет со дня гибели. Как известно, 28 декабря 1925 года Есенина нашли мертвым в номере Ленинградской гостиницы «Англетер». По свидетельству считавшего себя другом Сергея Есенина Вольфа Эрлиха, накануне поэт передал ему написанное кровью (когда не оказывалось рядом чернил, поэт и раньше писал стихи кровью – он не мог их носить в себе, они должны были вылиться на бумагу) предсмертное стихотворение:

До свиданья, друг мой,

до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой,

без руки,

без слова,

Не грусти и не печаль бровей, –

В этой жизни умереть не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Практически сразу после смерти Есенина, по словам известного исследователя его творчества Юрия Прокушева, имя писателя было предано «анафеме вульгарно-социологическими критиками», в числе которых он называет, в частности, Бухарина и Троцкого. Есенина упорно считали лишь певцом «Москвы кабацкой», не понимая или не желая понимать, что, во-первых, лирический герой – это далеко не всегда сам поэт, а во-вторых, герой Есенина, проходя круги своеобразного Дантова ада, в конце концов, достигает духовной высоты, о чем, собственно, и свидетельствует завершающее этот цикл стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу».

Согласно официальной версии Есенин в состоянии депрессии покончил жизнь самоубийством. Иных версий тогда не выдвигалось. Но в 70-80-е годы прошлого века возникла версия об убийстве поэта (о чем свидетельствовали ожоги на его лице и другие следы насилия) с последующей инсценировкой самоубийства. По одной из версий, в организации убийства обвинялись сотрудники ОГПУ – вроде бы Есенин собирался покинуть страну.

Под председательством Юрия Прокушева была создана специальная комиссия, проведен ряд экспертиз. «Опубликованные ныне «версии» об убийстве поэта с последующей инсценировкой повешения… являются вульгарным, некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицирующим результаты экспертизы», – таким был официальный ответ доктора медицинских наук профессора кафедры судебной экспертизы Свадковского на запрос председателя комиссии Прокушева в 1989 году.

Но позднее известные исследователи творчества Сергея Есенина (писатели Станислав и Сергей Куняевы, Виктор Кузнецов, использовавший долго считавшиеся секретными архивные документы) придерживаются версии об убийстве поэта, которое случилось в том числе не без участия «милого друга» – Вольфа Эрлиха: предполагается, что он был секретным агентом ОГПУ, как и присутствовавшие тогда в «Англетере» писатели Павел Медведев и Михаил Борисоглебский. «Обращает на себя внимание тот факт, – читаем мы у Куняевых, – что никто из действительно близких Есенину ленинградских писателей (Клюев, Садофьев, Правдухин) не переступил порог гостиницы в то роковое утро».

Грустные строки о том страшном дне читаем мы у поэта и литературного критика Иннокентия Оксенова – современника Есенина: «Номер был раскрыт. Направо от входа, на низкой кушетке лежал Сергей в рубашке… серых брюках… лакированных лодочках. Правая рука была согнута в локте…вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог от накаленной трубы парового отопления)…Понесли мы Есенина вниз… по узкой черной лестнице во двор, оттуда на улицу, положили Сергея в одной простыне на дровни (поехал он в том, что на нем было надето, только лодочки, по совету милиционера, сняли – «наследникам пригодятся»…

Похоронен Сергей Александрович Есенин в Москве, на Ваганьковском кладбище. «Есенинские похороны были грандиозными, – пишут Куняевы. – Так еще не хоронили ни одного русского поэта. Чья была идея? Кто распорядился?.. Может, когда-нибудь мы получим ответ и на этот вопрос».

И хотя «тяжело и неуместно разводить мистерии» (как писал Владимир Маяковский вскоре после смерти Сергея Есенина в посвященном ему стихотворении), о тайне гибели поэта, наверное, еще долго будут спорить, потому что он для нас поистине «непотухающая, незакатная звезда».

Анна Белунова