Блистательная надежда русской поэзии

Да, именно «блистательной надеждой» назвал поэта Николая Рубцова, 85-летие которого отмечалось в нынешнем году, писатель Федор Абрамов. А Виктор Астафьев характеризовал его как поэта, «посланного прославлять землю свою, природу русскую и людей ее, забитых и загнанных временем в темный угол…».

Безусловно, лирика Рубцова – изумительная. Горькая в основном. Потому и выступают непрошеные слезы, боль сжимает сердце, когда читаешь многие его стихи. Вспомним хотя бы эти строки израненной души поэта, который пытается отыскать могилу матери:

– Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу. –

Тихо ответили жители:

– Это на том берегу…

Будущий поэт родился в селе Емецк Архангельской области. В январе сорок первого семья переехала в Вологду, где и застала Рубцовых война. Отец ушел на фронт. А будущим летом умерли мать и младшая сестра Николая. Мальчику было всего шесть лет. Еще раньше, в четыре года, он потерял старшую сестру. Братья Рубцовы остались круглыми сиротами, их отправили в детский дом. До лета 1950 года Николай жил и учился в селе Никольском Тотемского района Вологодской области. Какими остались в памяти те места, где провел он детство? Об этом, наверное, никто не расскажет лучше самого поэта:

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка

За гостем приезжим по следу

В дорогу торопится слишком:

– Я тоже отсюда уеду…

Когда ж повзрослеет в столице,

Посмотрит на жизнь за границей,

Тогда он оценит Николу,

Где кончил начальную школу…

Исследователи нередко сравнивают Рубцова с Есениным. И с этим не поспоришь. Не подготовленный читатель, наверное, не сразу определит, чьи это строки: есенинские или рубцовские:

…И по травам скошенным, удилами звякая,

Конь в село соседнее понесет меня.

Пусть ромашки встречные от копыт сторонятся,

Вздрогнувшие ивы брызгают росой, –

Для меня, как музыкой, снова мир наполнится

Радостью свидания с девушкой простой!

Все люблю без памяти в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне в сумерках полей

Крики перепелок, ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных молодых коней…

Но лирика Рубцова наполнена еще и тютчевскими, фетовскими, лермонтовскими мотивами. Нет, он никому не подражает, не подгоняет свое творчество под рост великих, скромно оценивая себя: «Мой стиль, увы, несовершенный./Но я ж не Пушкин, я другой…». Но «другой» Рубцов – тоже поэт-пророк, глубокий мыслитель. Его пристальный, острый и вместе с тем добрый взгляд видит то, что скрыто от многих равнодушных, не пытливых глаз. Его сердце наполнено любовью и нежностью. Но часто его заполняют и глубокая грусть, тоска – не та, есенинская «тоска веселая в алостях зари», а тоска неизбывная оттого, что жизнь сложилась не так, как мечталось, и ничего уже нельзя изменить:

…Вон Есенин – на ветру!

Блок стоит чуть-чуть в тумане…

Неужели и они –

Просто горестные тени?

И не светят им огни

Новых русских деревенек?

Неужели в свой черед

Надо мною смерть нависнет, –

Голова, как спелый плод,

Отлетит от веток жизни?..

А что поэту особенно дорого в жизни? Любовь женщины, всеобщее признание его поэтического дарования или, может быть, желание восседать на литературном Олимпе и прославлять туда его вознесших? Нет, Рубцов – не поэт-трибун. И никогда он сильными мира не был обласкан. Тем не менее, он, ходивший, по воспоминаниям его гражданской жены Людмилы Грановской, в «потрепанном пальтишке», считал себя «не вправе…сваливать… вину свою на жизнь», не стал диссидентом, как некоторые поэты 60-70-х годов прошлого столетия. Рубцов любил свою родину такой, какой она ему досталась на его счастье и горе, и не мечтал о другой. Причем родина, как и у Лермонтова, Симонова, в поэзии Рубцова представляется не только огромной страной, которую «изъездил и узнал». Это «клочок земли, припавший к трем березам», это «дрожащие огни печальных деревень»… За это все, столь дорогое и близкое с детства, не жалко и жизнь отдать:

…И опять родимую деревню

Вижу я: избушки и деревья,

Словно в омут, канувшие в ночь.

За старинный плеск ее паромный,

За ее пустынные стога

Я готов безропотно и скромно

Умереть от выстрела врага…

Впрочем, и к своей великой России с ее героическим прошлым пламенное сердце поэта переполнено горячей, искренней любовью:

Россия, Русь –

Куда я ни взгляну!

За все твои страдания и битвы

Люблю твою, Россия, старину,

Твои леса, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы.

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного покоя…

Россия, Русь! Храни себя, храни!

О Николае Рубцове без всякого преувеличения можно сказать, что он «по свету немало хаживал». Учился в Тотемском лесотехническом техникуме, работал кочегаром на траловом флоте в Архангельской области, был студентом горно-химического техникума в городе Кировске Мурманской области. Срочную службу проходил на Северном флоте. Первые его стихи были опубликованы в мае 1957 года в газете «На страже Заполярья».

После демобилизации Рубцов едет в Ленинград, где работает на Кировском заводе – слесарем, кочегаром… Именно в этот период он в письмах к своим армейским друзьям говорит о том, что все чаще задумывается, «каким делом заняться в жизни». И «ночами напряженно думая о будущем, вспоминая прожитые годы», понимает, что дело его жизни – литература. Начинает заниматься в литобъединении «Нарвская застава», знакомится с молодыми ленинградскими поэтами Глебом Горбовским, Константином Кузьминским.

В августе 1962 года Рубцов поступает в литературный институт имени Горького. В Москве он знакомится с такими литераторами, как Владимир Соколов, Станислав Куняев, Вадим Кожинов. Это была и настоящая мужская, и творческая дружба. Друзья нередко подставляли плечо, когда у Николая возникали проблемы. Они помогли ему и в издании сборников. В середине и конце 60-х годов вышли такие его поэтические сборники, как «Звезда полей», «Душа хранит», «Сосен шум». «Зеленые цветы» и некоторые другие сборники увидели свет уже после смерти поэта. В лирике Рубцова много весенних и осенних этюдов. И вообще природа у него занимает почетное место. Он очень ценит свою привязанность к родной земле, на которой трудится человек, выращивая на ней то, что по сути свой бесценно, – хлеб:

Положил в котомку сыр, печенье,

Положил для роскоши миндаль.

Хлеб не взял. Ведь это же мученье –

Волочиться с ним в такую даль!

Все же бабка сунула краюху!

Все на свете зная наперед,

Так сказала: – Слушайся старуху!

Хлеб, родимый, сам себя несет…

Литературный критик Василий Оботуров так характеризует поэтическое дарование Николая Рубцова: «Уже по ранним стихотворным опытам видно, что Рубцов умеет улавливать интересные детали, находить свежие образы, динамически передать развитие событий, подбирая необходимо точный интонационный ключ».

Точная интонация, богатейшая интуиция, острый слух, блестящее литературное зрение делают стихи Рубцова музыкальными. Не случайно ведь многие из них стали известными романсами, песнями. Вспомним, например:

В горнице моей светло.

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Или вот эти изумительные строки из посвящения другу:

Замерзают мои георгины.

И последние ночи близки.

И на комья желтеющей глины

За ограду летят лепестки…

Нет, меня не порадует – что ты! –

Одинокая странствий звезда.

Пролетели мои самолеты,

Просвистели мои поезда…

Не порвать мне мучительной связи

С долгой осенью нашей земли,

С деревцом у сырой коновязи,

С журавлями в холодной дали…

По окончании литературного института Николай Рубцов в 1969 году был принят в штат газеты «Вологодский комсомолец». К этому времени он уже был человеком довольно известным. Понемногу вроде бы начал налаживаться быт: сотрудник редакции получил в Вологде однокомнатную квартиру № 66 на пятом этаже дома № 3 на улице, названной именем вологодского поэта Александра Яшина. Мы не случайно столь подробно указываем последний адрес Николая Михайловича Рубцова: здесь 19 января 1971 года трагически оборвалась жизнь 35-летнего поэта. Обладая на редкость прозорливым умом, поэт в точности предсказал день своей смерти:

Я умру в крещенские морозы,

Я умру, когда трещат березы…

Эти строки написаны за год до его печальной кончины.

Известие о смерти Рубцова всполошило его вологодских коллег, мурманских журналистов, знавших его по первым стихам: «Коля Рубцов задушен. Многие испытывали настоящий шок. Несмотря на ревнивое отношение творческих людей к успехам друг друга, Рубцов уже при жизни многими почитался одним из небожителей современной русской лирической поэзии».

Николай Рубцов в расцвете жизненных и творческих сил погиб от рук любимой женщины – Людмилы Грановской, начинающей поэтессы Дербиной. На ней он собирался жениться, накануне было подано заявление в загс. Судебным следствием было установлено, что «смерть имела насильственный характер, наступила в результате удушения – механической асфиксии от сдавливания органов шеи руками».

В первые минуты после трагедии Грановская, еще не обдумав, видимо, как следует выгоднее выстроить версию случившегося, сама призналась в милиции о том, что «кажется, убила человека». Дербина-Грановская была признана виновной в убийстве Рубцова и осуждена (по статье «умышленное убийство без отягчающих обстоятельств») на 8 лет, но впоследствии досрочно освободилась и занялась собственной реабилитацией, заявив, что полностью отрицает «вину в умышленном убийстве Рубцова».

Она обратилась в Вологодский суд с заявлением о том, что его «несправедливое решение послужило хорошей платформой для разного рода клеветников, которые договорились до того, что я агент КГБ и была подослана к Рубцову». Однако Верховный суд РФ, затребовавший дело из областного, пришел к выводу, что «оснований для опротестования приговора 1971 года нет».

Дербина объявила себя «вдовой Николая Рубцова» и занялась писанием «воспоминаний»: «Я думаю о том, что если бы судьба не схлестнула меня с Рубцовым, то жизнь, как и у большинства людей, прошла бы без катастрофы. Но я как в воронку была затянута в водоворот его жизни. …Мне казалось, будто я приблизилась к темной бездне, заглянула в нее и, ужаснувшись, оцепенела. Мне открылась страшная глубь его души, мрачное величие скорби, нечеловеческая мука непреходящего страдания. Рубцов страдал. Он был уже смертельно надломлен». Фальшивостью, неестественностью веет от этого «повествования». А ее строчки о том, как задыхающийся поэт, пытавшийся освободить горло от ее цепких рук, шептал «Люда, я тебя очень люблю», вообще невозможно читать без содрогания.

И вот с этими своими «воспоминаниями» Дербина отправилась к писателю Абрамову. Его жена объяснила ей, что Федор Александрович болен. Но «вдова» оказалась не из тех, кто отступает, и все-таки добилась ответа от Абрамова: «Не знаю, как к вам обращаться, – писал он. – Сказать: Людмила – ничем не оправданная фамильярность. Назвать «уважаемая»… а какая же Вы «уважаемая», когда я считаю Вас виновницей гибели Николая Рубцова, этой блистательной надежды русской поэзии…». А публицист Владимир Бондаренко назвал мемуары Дербиной «бессмысленными и суетными попытками оправдания».

Отложу свою скудную пищу

И отправлюсь на вечный покой.

Пусть меня еще любят и ищут

Над моей одинокой рекой.

Пусть еще всевозможное благо

Обещают на той стороне.

Не купить мне избу над оврагом,

И цветы не выращивать мне.

Это, можно сказать, прощальные стихи Николая Рубцова. Он, любивший жизнь в разных ее проявлениях, все же чувствовал близкий конец, хотя и старался не верить в это, отдалить, отодвинуть его. Вспоминал, мечтал…

Я вспоминаю, сердцем посветлев,

Какой я был взволнованный и юный!

И пусть стихов серебряные струны

Продолжат свой тоскующий напев

О том, какие это были дни!

О том, какие это были ночи!

Издалека, как синенький платочек,

Всю жизнь со мной прощаются они…

От прежних чувств остался, охладев,

Спокойный свет, как будто отблеск лунный.

Еще поют серебряные струны,

Но редок стал порывистый напев.

И все ж хочу я, странный человек,

Сберечь, как есть, любви своей усталость,

Взглянуть еще на все, что там осталось,

И распрощаться… может быть, навек.

В нынешнем году российское литературное сообщество отметило еще одну дату – печальную: 50 лет со дня ухода Николая Рубцова. Короткую и яркую жизнь прожил он – как, впрочем, многие наши блистательные поэты. И в своем посвящении Пушкину Рубцов как бы подвел итог и собственной жизни:

Словно зеркало русской стихии,

Отстояв назначенье свое,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая ее…

 

Анна Белунова